Ольга и влад сафроновы. Двойной удар: больная раком мать-одиночка спасает сына от этой же болезни

О том, что беда не приходит одна, Ольга Сафронова из Хабаровска знает не понаслышке. В 2013 году у ее 7-летнего сына Влада обнаружили лейкоз, а в 2014-м страшный диагноз «рак» поставили самой женщине. До этого жизнь матери и ее ребенка текла по обычному руслу – Сафронова работала директором торгового предприятия, Влад учился в школе, занимался английским. Но однажды все изменилось...

«Были каникулы, Влад катался с горки, – вспоминает 44-летняя Ольга. – Упал, сломал ключицу, месяц ходил в гипсе. Спустя три дня после его снятия у сына сильно заболело ребро. Приехавшая «скорая» заподозрила аппендицит и отправила в детскую краевую больницу. Там Влада обследовали и нашли воспаление ребра».

Когда Ольгу вызвал к себе гематолог и сообщил, что в крови Влада обнаружены бласты, она не поверила. «Я твердо сказала врачу – вы перепутали анализы, этого не может быть, – рассказывает женщина. – Но оказалось, не ошибка…

Все понеслось как в страшном сне: сына срочно госпитализировали и сделали чистку ребра. Я стала изучать книги об онкологии и поняла, что у ребенка не было ни одного признака болезни. Его не тошнило, он почти не простужался, у него не кружилась голова и не появлялись на теле мелкие синяки, как это бывает при лейкозе. Да, временами он чувствовал усталость – идут они с моей мамой домой с уроков, а он ей: «Бабуль, давай посидим на лавочке, отдохнем». Но у ребенка школа, трижды в неделю английский, тренировки по айкидо: кто б на его месте не уставал?»

Влада лечили в Хабаровске – делали химиотерапию, пункции. Мальчик жил то дома, то в больнице, при этом не переставая учиться и заниматься спортом: к больному малышу ходили преподаватели из школы и репетиторы, трижды в неделю с ним тренировался учитель физкультуры.

За что нам это?

После двух с половиной лет лечения врачи вынесли вердикт: Влад здоров. «Как счастливы мы были тогда, ездили на дачу, купались в реке… – вспоминает Ольга. – Но радость продлилась недолго. Спустя четыре месяца отдыхали за городом. Сын был в огороде, ел малину. Вдруг заходит: «Мама, мне плохо...» и падает в обморок.

«Скорая» поставила подозрение на менингит, но в клинике врачи решили, что это отравление, сделали промывание и отправили домой. По дороге Влад с заднего сиденья говорит: «Мам, я не могу надписи читать». Я ему: «Сыночка, не шути так». Приезжаем домой – Влад снова теряет сознание, его тошнит. Откачала, пишу ему буквы на бумажке, а он: «Я не понимаю». МРТ головы показало – у Влада было кровоизлияние в мозг. Причина непонятна. Сделали капельницу, отек спал. С сыном занимались логопеды и психиатры, он пришел в норму. Врачи успокаивали – больше бояться нечего. Но я сердцем чувствовала: за этим кровоизлиянием стоит что-то большее, страшное.

Отправила снимки и анализы Влада в Сеул, откуда мне пришел незамедлительный ответ: возможность рецидива – 99%». Через три дня Ольга с Владом были в Корее. После биопсии врач сразу же велел приступать к «химии» – сказал, что нельзя терять ни минуты.

Но выпавшие на долю Сафроновых несчастья не закончились на болезни Влада. Через год после страшного известия о недуге сына, проходя ежегодное обследование, Ольга узнала, что сама больна раком.

«Опухоль нашли в груди, и я снова отказалась верить, – вспоминает женщина. – Ведь так не бывает! За что нам это?» Осознав, что больна, Ольга согласилась на хирургическое вмешательство. «Попросила грудь полностью не отнимать я же все-таки женщина, хочу быть красивой, – рассказывает Сафронова. – После операции прошла «химию», но спустя два месяца ощутила новое уплотнение. Сдала анализы – оказалось, у меня появилась еще одна опухоль и она быстро растет. Решила попробовать лечиться у заграничных докторов, отправила свои анализы в Сеул, где борюсь за жизнь до сих пор».

Ни дня без слез

Необходимая Ольге радиотерапия стоит $36 тыс. «Мы очень нуждаемся в деньгах, – делится Ольга. – Когда я только заболела, помогали близкие и друзья, а средств все равно не хватало. Пришлось обратиться в фонды, но везде отказывали. Лежавшие со мной в палате девушки научили – мол, надо создать страницу в Сети, просить денег. Для меня это было дико, я никогда не стояла с протянутой рукой, всегда хорошо зарабатывала. Но куда деваться – пришлось… Отец Влада нам не помогает – он никогда не видел сына, мы не общаемся. Не знать о беде он просто не может – о нас с Владом писали во всех хабаровских СМИ, часто показывали по ТВ.

Я создала с друзьями инициативную группу, привлекли детишек, которые раздавали на стадионах, в торговых центрах и просто на улице листовки с просьбой о помощи. И случилось чудо – люди несли кто 50, кто 100 рублей, кто тысячу. А однажды к нам домой пришла бабушка лет 80. Трясущимися руками она достала из кармана старенький платочек, заколотый булавочкой, развернула его, а там – 20 тыс. рублей. Я, говорит, на могилку их откладывала, но вам нужнее. А мне будет стимул еще пожить! Я тогда так рыдала – это никакими словами не передать».

Месяц назад в Instagram Оля написала основателю благотворительного клуба «Добрый блогер» Арине Шумаковой. Девушка откликнулась и стала размещать в соцсетях призыв о помощи Сафроновым.

«Вы не поверите, но за несколько дней нам перечислили 12 млн рублей, – рассказывает Ольга. – Одна семья из Казахстана перевела $50 тыс. Этих и ранее собранных денег хватит для оплаты требуемой сыну химиотерапии, которую ему будут делать еще три года. Если бы я могла встать на колени перед каждым человеком, который отправил деньги, я бы сделала это. Огромное спасибо, добрые люди! Каждые ваши 100 рублей – это жизнь моего сына. Храни вас Бог! Также я благодарна своим работодателям – они не сократили меня, я до сих пор числюсь в штате и получаю зарплату. Но деньги тут улетают мигом – в Корее очень дорогая жизнь. Килограмм картофеля стоит 350 рублей, мяса – 3,5 тыс., мы его не берем, слишком дорого. Стараюсь радовать сына другим: покупаю ему краски – он очень любит рисовать. Еще Влад шьет игрушки, собирает «Лего».

На новогодние праздники мама и сын летали в Хабаровск, постарались привезти с собой как можно больше еды – макарон, круп, тушенки. «Однако собака на таможне унюхала нашу «контрабанду», пограничники все изъяли – в Корее продуктовый карантин. Влад рыдал, но они были непреклонны. Надеюсь, летом снова удастся вырваться домой. Хочется побаловать сына, а то он часто вздыхает: «Мама, я так скучаю по бабушкиным пирогам с рыбой и супу с тефтельками».

На прошлой неделе у Ольги и Влада начался курс лучевой терапии. «Будем ходить на процедуры за ручку, – рассказывает мама. – Моя опухоль разрастается, а средств на лечение нет. Чувствую себя плохо. Только сын поднимает настроение. Недавно подошел, обнял: «Мамочка, хоть у тебя и нет волос, ты все равно самая красивая».

Реквизиты

Сбербанк России

Карта 4279 7000 1010 9156

Карта 4274 2780 6945 5965

Карта 4274 2780 8807 8657

Счет 40817810970006543520

Корсчет 30101810600000000608

БИК 040813608

ИНН 7707083893

Сафронова Ольга Вячеславовна

МТС-БАНК карта 5337 3601 6478 2022

Счет 4081781070000277329

Корсчет 30101810600000000232

БИК 044525232 PAYPAL [email protected]

Человеческое общежитие регулируется бессчетным количеством правил. Ничтожная их часть сформулирована письменно, утверждена в качестве законов, и за её нарушение следует кара силой государства. Большая же часть принципов, согласно которым люди живут бок о бок, работает без включения внешнего контролёра, с помощью простых, часто негласных договорённостей.

Мы знаем, что нельзя смеяться над физическим недостатком другого и видим доблесть в том, чтобы заступаться за слабого, хотя никакой Кесарь не накажет за нарушение или неисполнение. Это называется этикой, в фандрайзинге она тоже есть, и именно о ней я скажу несколько слов.

Не о «профессиональной этике» как таковой, а о преломлении в практике нашей работы обычных принципов человеческого общежития в рамках культуры, в которой мы живём. В этой культуре взаимодействие между людьми в неэкстремальной ситуации строится на принципах свободы и равенства. Равные люди общаются, не стесняя свободы друг друга, — таков идеал отношений.

Проблема в том, что, включаясь в поиск средств для благотворительных целей, все мы подвергаемся искушению снижения планки этически допустимого. Очень легко решить, что раз уж мы действуем не в своих интересах, а в пользу людей тяжело страдающих, решаем проблемы, связанные с жизнью и смертью, с болезнями и социальными пороками, — нам можно немного больше, чем остальным. Можно немножко лишить своих собеседников свободы и немножко обратиться к ним с позиции превосходства, и нашими высокими целями оправдаются наши некрасивые средства.

Собственно, именно использование подобного рода средств делает «токсичную благотворительность» — токсичной, а отказ от них есть признак профессионала.

И потому, повторив церковную формулу «от них же первый есмь аз», я (расспросив нескольких экспертов) составил небольшой список стандартных «запрещённых приёмов», которые коллеги по цеху считают неэтичными. Возможно, этот список не нов, но напомнить помыть руки перед едой полезно даже тогда, когда эта истина кажется банальной.

1. Обман

Мы, конечно, редко впрямую лжём жертвователям. Прямой обман чреват болезненным разоблачением, да и опускать этическую планку настолько низко не так уж легко для «хорошего человека», а сектор состоит почти полностью из «хороших людей». Но вот слукавить, умолчать, не предоставить полную информацию ради усиления эмоционального эффекта — это, увы, происходит сплошь и рядом. Как правило, положение подопечного, которому требуется помощь, стараются представить как можно более безнадёжным, проблему — максимально трудной, а страдания — чрезвычайно сильными.

В этом, кстати, мы полностью совпадаем с самими просителями, которые запросто умалчивают и о том, что у них есть родственники, и о том, что получают нечто от государства бесплатно, и о том, что сами отказались от возможности решить свои проблемы бесплатным, но трудным и долгим путём в пользу куда менее сложного «попросить у добрых людей».

Мы ведь тоже люди и порою предпочитаем простые пути.

Именно про обман все эксперты (Дмитрий Даушев, Ирина Меньшенина, Катя Бермант, Владлена Калашникова) говорили первым делом как об этически недопустимом действии, и не думаю, что тут кто-то стал бы спорить с ними. Возможны различные подходы к степени использования средств художественной литературы в деле фандрайзинга, можно дискутировать о том, в какой мере применимы метафоры, гиперболы и прочие поэтические приёмы для того, чтобы растопить сердце (или, с точки зрения критиков — размягчить мозги) жертвователя, однако никто не будет оспаривать, что умалчивать о важных сторонах дела, на которые люди тратят свои ресурсы, как минимум, непохвально.

Довольно обычный пример описан, к примеру, . Вкратце суть дела сводится, как это часто бывает, к энергичному и эмоциональному сбору на заграничное лечение при том, что лечение в России за счёт бюджета не просто возможно, но даже проводится.

2. «Давление на жалость», эмоциональный шантаж

Приёмы с манипуляцией чувствами куда сложнее описать, ибо все мы находимся так или иначе в положении просителей, и все стремимся сделать это положение как можно более выигрышным. Совершенно естественно, когда от просьбы зависит жизнь, здоровье или судьба человека, включить механизм психологической манипуляции, превратить просьбу в давление — хоть на жалость, хоть на совесть, хоть на чувство долга. Не так уже сложно лишить человека в большей или меньшей степени свободы сказать «нет».

Собственно, в любом тексте, в котором описывается страдающий человек, можно найти первый шаг к манипуляции: мы стремимся вызвать сочувствие и не всегда способны соблюсти меру в этом деле. Люди эмпатичны по природе своей, способны переживать чужую боль и готовы платить за то, чтобы эта боль уменьшилась. Боль в нашем случае душевная, а деньги пойдут на благое дело, но сам по себе подход несколько напоминает вымогательство: мы сделаем тебе больно, а ты заплати, чтобы стало полегче. Орудия для причинения боли разнообразны — упрёки в равнодушии и жадности, отказ в праве называться «нормальным человеком», переход на личные обстоятельства, яркие образы «благополучия за чужой счёт», или же просто такая концентрация на страданиях, что нежелание участвовать как бы автоматически маркирует человека жестокостью и немилосерднием.

Разница между посылами «Смотри, человек страдает, давай поможем ему» и «Смотри, человек страдает, почему ты так равнодушен?» довольно очевидна, но писать подобные вещи напрямую и необязательно.

Просто хорошо описанное страдание с какого-то момента превращается в «давление на жалость», когда читателю намеренно причиняют боль в качестве мотиватора сделать пожертвование.

Именно так действовала Ольга Сафронова, собравшая 20 миллионов рублей на лечение в Южной Корее — ежедневные порции шок-контента, фотографии каких-то кровавых шишек и описание запредельных страданий оказались крайне хорошо продаваемым товаром. Или же замечательный в своей химической чистоте пример манипуляции от сообщества «Добрый блогер» — пусть даже без прямой просьбы о деньгах.

3. Запугивание

Это не такой уж редкий прием в токсичной благотворительности, где приняты чрезвычайно свободные формы общения с жертвователями. Используются как прямые угрозы («Сегодня ты отвернулся от чужого ребёнка, завтра твой тоже будет плакать в одиночестве» — примерно как у Роберта Рождественского), так и принуждение грядущим болезненным раскаянием («Не поможешь? Да пусть тебе обед поперёк горла встанет»). В косвенном виде запугивание может принимать форму «Помните, это может случиться с каждым», хотя самой по себе фразы недостаточно, чтобы всерьёз запугать читателя — необходимо, чтобы именно на неё пришёлся основной посыл фандрайзингового сообщения.

4. Обещания

Немного реже угроз будущими несчастьями в фандрайзинге встречаются обещания блага для жертвователя, ссылки на то, что «Добро обязательно вернётся», «Сегодня поможешь ты — завтра помогут тебе» (буквально так), которыми любят пользоваться деятели токсичной благотворительности. Довольно очевидно, что давать подобные обещания в нашем непредсказуемом мире несколько безответственно и раздающий их либо не очень умён, либо просто не считает собеседников достойными равного разговора. А если вдруг вы подобные обещания даёте всерьёз и действительно верите в то, что говорите, то будьте морально готовы, что однажды к вам придёт раздавленный горем человек и спросит — «Вы обещали мне, что добро не пропадёт, что оно вернётся, почему вы меня обманули?»

Ко мне так приходили, и больше я не даю обещаний, которых не смогу выполнить.

Некоторым исключением из последних двух пунктов может быть обращение к аудитории с заранее известной и ясно выраженной системой ценностей, этический стандарт которой предполагает помощь другим людям как обязанность, или в которую заложена идея воздания за добрые и злые поступки. Такой аудиторией могут быть, например, православные христиане — обращаясь именно к ним, естественно напомнить, что Бог заповедал быть милосердными, и на Страшном Суде именно отношение к нищим, больным, бездомным и заключенным будет определять участь человека в вечности.

Однако мой церковный опыт говорит о том, что и здесь необходимо знать меру: здраво и логично напомнить христианину о существовании заповеди, но непременное обещание ада преисподнейшего, если помощь не будет оказана прямо здесь, сейчас и в должном размере, нарушает другую заповедь — запрет на осуждение блиижнего.

5. Перекладывание ответственности

Этот приём я выделил отдельно, так как если в предыдущих случаях речь идёт о навязывании эмоций, то здесь используется скорее когнитивное искажение. Вместо роли постороннего человека, свободно принимающего решение об оказании помощи, потенциальному жертвователю выдаётся совершенно иное предназначение — на него возлагается ответственность за судьбу подопечного. И не обязательно уже нагнетать истерику и трясти фотографиями страдающих детей — несчастный абонент всё сделает сам, как только поддастся на несложную уловку и внутренне согласится со своей новой ролью. Опять же, этот приём встречается довольно часто в благотворительности токсичной и реже, но всё-таки используется в профессиональном фандрайзинге.

Такого рода манипуляция возникает в тот момент, когда до жертвователя пытаются донести мысль что он почему-то ДОЛЖЕН пожертвовать, а отказ от помощи есть нарушение этого долга.

Вот, к примеру, такого рода призыв : помогите, или вы все должны быть судимы за уголовное преступление.

Получается, что независимо от того контекста, в котором находится человек, хочет ли он вообще помогать — с момента, как он прочитал текст, ему придётся либо ходить с ощущением вины за то, что где-то страдают люди, которым он не помог, либо совершить некоторую работу над собой, распознать манипулятора и отказать ему уже сознательно — как в классическом литературном примере с «голодающими детьми Германии «. То есть текст лишает читателя свободы.

6. Несправедливые обвинения коллег, недобросовестная конкуренция

И последний пункт, предельно точно сформулированный Катей Бермант: » «Они» воруют, а мы «пушистики» — это гадость». Этот способ использовал печально известный «Благотворительный Фонд России БФР» в своей (ныне удалённой с сайта) инфографике.

Ни стыда, ни страха

Ну и напоследок простой способ, как различить манипуляцию в собственном тексте, ролике и иных фандрайзинговых материалах.

Честное, уважительное, равное обращение к человеку с просьбой о помощи всегда подразумевает (или даже проговаривает вслух) возможность просто и ясно ответить, без аргументов и усилий — «Не хочу» или «Я не буду этого делать», и не получить ни вины, ни стыда, ни страха в ответ.

В этом смысле мне очень нравится постскриптум, который использует в своём фандрайзинге арт-группа, называющая себя «