Как я в реанимации лежал. Права чeловека в реанимации

Человек в реанимации как будто выпадает из нашего мира. К нему нельзя прийти, с ним нельзя поговорить, у него забирают телефон, одежду и личные вещи. Максимум, на что могут рассчитывать близкие – записка, переданная через медсестру. А вдруг человек ? А если это ребёнок? Остаётся только ждать звонка от врача, да надеяться на лучшее.

Почему в больницах такие драконовские правила и как не сойти с ума от неизвестности? Отвечаем на самые частые вопросы о реанимации.

1. Он умрёт?

Не накручивайте себя и не впадайте в панику. Да, у вашей близкой проблемы со здоровьем. Да, это серьёзно. И всё же, если кто-то попал в реанимацию, это не значит, что он на волоске от смерти. Человека могут положить туда даже на пару часов – к примеру, после . Как только врачи убедятся, что его жизни ничего не угрожает, пациента переведут в стационар.

Прогноз зависит от тяжести состояния больного, от возраста и сопутствующих заболеваний, от врачей, от клиники и ещё многих и многих факторов. И, конечно, от удачи.

2. Что там происходит?

Врачам нужен доступ для аппаратуры, а у медсестёр должна быть возможность подмыть пациента – поэтому в отделении обычно лежат без одежды. Многие считают это неудобным и унизительным.

Мария Борисова рассказала в фейсбуке историю своей пожилой мамы: «Сразу же сказали: «Раздевайся догола, снимай всё, носки и трусы включительно». Лежала мама в большом коридоре, где ходило огромное количество народу, громко разговаривали, смеялись. Маленькая подробность: чтобы справить малую нужду, ты должен встать голый со своей кровати перед большим количеством людей, которые ходят взад и вперед, сесть на судно на табуретку, которая стоит рядом с кроватью, и справить свою нужду прилюдно».

Лежать под одной простынёй бывает не только стыдно, но и холодно. И опасно для и так ослабленного здоровья. Существуют памперсы и одноразовое бельё, но это дополнительные расходы. А денег в государственных больницах всегда не хватает. Поэтому проще держать пациентов голыми. Если человек в состоянии ходить, ему могут дать рубашку.

Лежачих пациентов ежедневно обрабатывают жидкостью для профилактики пролежней, а раз в два часа – переворачивают. Тело тоже держат в чистоте. Стригут волосы и ногти. Если больной в сознании, он может делать это сам.

К пациенту в реанимации подключены системы жизнеобеспечения и отслеживающие аппараты. Его также могут привязать к кровати – чтобы в бреду он не повыдёргивал все датчики и не навредил себе.

3. Почему меня к нему не пускают?

По закону, врачи не могут не пустить вас в реанимацию без серьёзной причины. Если же туда попал ребёнок до 15 лет, родители и вовсе имеют право лечь в больницу вместе с ним. Но это в официальных бумагах, а на практике всё по-другому. У сотрудников больницы есть «классический» набор причин не пустить родственников: особые санитарные условия, инфекции, нехватка места, неадекватное поведение.

Правильно это или нет, вопрос сложный. С одной стороны, на Западе прийти к больному можно чуть ли не сразу после операции. Так спокойней и родственникам, и пациенту. С другой – на Западе и условия для этого подходящие: системы очистки воздуха, бактериальные фильтры, просторные помещения. Да и кто сможет гарантировать, что не грохнется в обморок, увидев близкого без сознания и всего обвешанного аппаратурой? Или не бросится выдёргивать капельницы и трубки? Такое тоже не редкость.

В общем, настаивать на посещении или нет – решать вам. Если персонал наотрез отказывается пускать вас, ссылайтесь на федеральный закон № 323 и обращайтесь к руководству клиники.

Соблюдайте все правила посещения: наденьте халат, маску и бахилы. Соберите волосы и захватите с собой антисептик для рук.

4. Чем я могу помочь?

Вы можете купить недостающие лекарства, средства для ухода («утку», например), или специальное питание. Можете нанять сиделку или оплатить консультацию со стороны. Узнайте у лечащего врача, есть ли в этом необходимость.

И у самого больного спросите, нужно ли ему что-нибудь. Дети часто просят принести любимые игрушки, взрослые – планшет или книги, пожилые – даже телевизор.

5. Как вести себя в реанимации?

Максимально спокойно. Не мешайте персоналу. Ваш близкий может лежать без сознания или странно себя вести. Он может необычно выглядеть или пахнуть. Из него могут торчать трубки и провода, а в одной палате с ним могут лежать раненые, тяжелобольные люди. Будьте готовы ко всему.

Пациента во многом зависит от его настроя, а настрой зависит от вас – близких людей. Не рыдайте, не истерите, не заламывайте руки и не проклинайте судьбу. Разговаривайте с ним, как со здоровым. Не обсуждайте болезнь, пока он сам не поднимет эту тему. Лучше обсудите самые обычные, повседневные вещи: как дела дома, какие новости у друзей, что происходит в мире.

Если человек в коме, с ним тоже нужно общаться. Многие пациенты на самом деле слышат и понимают всё, что происходит, поэтому их тоже нужно поддерживать, гладить по руке и рассказывать последние новости. Исследования показывают, что это ускоряет выздоровление.

Если же пациент просит о встрече со священником, врачи обязаны пропустить его в палату. Это право обеспечивает статья 19 законопроекта «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации».

Моей маме дважды "посчастливилось" попасть в реанимацию. В первый это было в январе 2002 года – срочно требовалась процедура гемодиализа, но были рождественские праздники, и мы с трудом положили ее в МНИИ скорой помощи им. Склифосовского, в реанимацию острых эндотоксикозов. Надеялись, что все будет хорошо, поскольку заплатили обслуживающему персоналу. Кроме того, мама сама была врачом, и оставалось надеяться, что хотя бы из уважения к коллеге относиться к ней будут нормально.
К сожалению, все было ровно наоборот. Мама весь день безуспешно просила, чтобы к ней пододвинули ее собственную тумбочку, где были еда и лекарства – медикаменты нужно было обязательно принимать, а при процедуре гемодиализа требуется плотно кушать. Однако сестры вместе с праздно тусующимися студентами-медиками постоянно пили чай и даже не думали к ней подходить. Каким-то чудом к 6 часам вечера ей удалось «заловить» медсестру и наконец поесть.
Затем наступило "время судна" – но сначала его не хотели приносить, а затем невозможно было кого-то допроситься его унести. Рядом с нею лежала женщина, страдающая болезнью Дауна, которая, увы плохо реагировала на просьбы. Впрочем, совершенно здоровый сестринский персонал реагировал подобным же образом, и неудивительно, что запах в самой реанимации был смесью испражнений и лекарств. К счастью, мама была еще крепка здоровьем и все это вынесла.
Но прошло полгода, маме опять стало плохо, и мы были вынуждены пройти этот путь еще раз. На этот раз мы попали в 52 ГКБ, отделение 1-й нефрологии. Когда маму переводили в реанимацию из обычного отделения, то она, памятуя о первом разе, умоляла пустить к ней дочь. В этом нам было отказано. На другой день утром я позвонила в дверь реанимации. Ко мне вышел медбрат. Я спросила, можно ли мне принести домашнюю еду и покормить маму самой, так как "бывает, что к больным вообще никто не подходит". "И не кормят?" - спросил он издевательски. "И не кормят". "И не поят?" - опять таким же тоном, и закрыл передо мной дверь.
… Мне удалось прорваться к маме лишь однажды. Она уже не могла держать в руках ложку и попросила меня ее покормить. Оказалось, что она уже долгое время не ела, поскольку некому было ей в этом помочь. Я узнала от других больных, что в реанимации есть одна очень хорошая санитарка, которая за плату кормит домашней едой, так что один день маму удалось покормить. Но назавтра ко мне вышла грязная, пропитая сестра, от которой несло перегаром.
Мама умерла в этой реанимации.
Эта ситуация, как вы понимаете, не могла оставить меня равнодушной. Я многое узнала с тех пор. Выяснилось, что такое положение в наших больницах - сплошь и рядом. Почему не хотят допускать близких родственников к тяжелым больным, находящимся в реанимации? Думается, что вовсе не потому, что там "стерильный режим" или, как мне объяснили, "есть некоторые процедуры, которые я не должна видеть". Скорее чтобы никто не видел, как работает, а точнее, не работает медперсонал, насколько плохо стерилизуются инструменты (в той же 52 ГКБ один больной заразился вирусным гепатитом и умер). Добавлю, что я хотела устроиться в больницу санитаркой, то есть ухаживать не только за мамой, но и за другими пациентами - меня не взяли. И при этом они говорят о нехватке персонала и о том, что никто не идет на такую работу.
В данный момент на сайте www.reanimatsiya.narod.ru проводится акция, цель которой - добиться допуска к реанимационным больным близких родственников. Что необходимо не только с точки зрения самого ухода за больным, но и как возможность умирающему человеку (а большинство находящихся в реанимации пациентов относятся именно к этой группе) быть не одному, т.к. момент смерти самый страшный в жизни, и оставлять его одного - бесчеловечно, не даром, если человек находится в сознании, он всегда зовет близких перед смертью.
Составляется коллективное письмо в Минздрав и комиссию по правам человека при президенте РФ. Цель этого письма - создание комиссии, которая бы пересмотрела положение о реанимациях и отменила бы существующий запрет на посещения родственниками тяжелых больных (кстати, раньше этого запрета не было). Для того, чтобы письмо имело силу, необходимо как можно большее количество жалоб и просто подписей.
Если вы испытали сами или были свидетелями случаев плохого обращения или недостаточного ухода за реанимационнымы больными, опишите свою ситуацию с указанием времени и больницы.
Если вы просто согласны с необходимостью допуска близких родственников к реанимационным больным и готовы поставить свою подпись под нашим письмом, пишите на [email protected] . Обязательно укажите свои координаты, по которым с вами можно будет связаться впоследствии, когда письмо будет готово. Так как действительны только собственноручные подписи, сделанные ручкой.
Нам очень нужна ваша помощь!

Эту тему редко обсуждают, но врачи тоже умирают. И они умирают не так, как другие люди. Поразительно, насколько редко врачи обращаются за медицинской помощью, когда дело близится к концу . Врачи борются со смертью, когда дело идет об их пациентах, но очень спокойно относятся к собственной смерти. . Они знают, какие варианты у них есть. Они могут себе позволить любой вид лечения. Но они уходят тихо.

Уходим тихо

Много лет назад, Чарли, уважаемый врач-ортопед и мой наставник, обнаружил у себя в животе какой-то комок. Ему сделали диагностическую операцию. Подтвердился рак поджелудочной железы.

Диагностику проводил один из лучших хирургов страны. Он предложил Чарли лечение и операцию, позволявшую утроить срок жизни с таким диагнозом, хотя качество жизни при этом было бы низким.

Чарли это предложение не заинтересовало. Он выписался из больницы на следующий день, закрыл свою врачебную практику и больше ни разу не пришел в госпиталь. Вместо этого он посвятил все свое оставшееся время семье. Его самочувствие было хорошим, насколько это возможно при диагнозе рак. Чарли не лечился химиотерапией, ни радиацией. Спустя несколько месяцев он умер дома.

Естественно, врачи не хотят умирать.

Врачи хотят быть уверены, что когда придет их час, никто не будет героически спасать их от смерти, ломая ребра в попытке оживить непрямым массажем сердца (а это именно то, что происходит, когда массаж делают правильно). Практически все медработники хотя бы раз были свидетелями «тщетного лечения», когда не было никакой вероятности, что смертельно больному пациенту станет лучше от самых последних достижений медицины.

Но пациенту вспарывают живот, навтыкивают в него трубок, подключают к аппаратам и отравляют лекарствами. Именно это происходит в реанимации и стоит десятки тысяч долларов в сутки. За эти деньги люди покупают страдания, которые мы не причиним даже террористам.

Я сбился со счета, сколько раз мои коллеги говорили мне примерно следующее: “Пообещай мне, что если ты увидишь меня в таком состоянии, ты не будешь ничего делать ”. Они говорят это на полном серьезе. Некоторые медики носят кулоны с надписью “Не откачивать”, чтобы врачи не делали им непрямой массаж сердца. Я даже видел одного человека, который сделал себе такую татуировку.

Я подозреваю, что вынужденное причинение страданий пациентам по желанию семей - одна из причин высокого процента алкоголизма и депрессии среди медработников по сравнению с другими профессиями.

Для меня лично это была одна из причин, по которой последние десять лет я не практикую в стационаре.

Доктор, сделайте все

Что случилось? Почему врачи прописывают лечение, которое они бы никогда не прописали сами себе? Ответ, простой или не очень, - пациенты, врачи и система медицины в целом.

Представьте такую ситуацию: человек потерял сознание, и его привезли по скорой в больницу. Никто не предвидел этого сценария, поэтому заранее не было оговорено, что делать в подобном случае. Эта ситуация типична. Родственники напуганы, потрясены и путаются в многообразных вариантах лечения. Голова идет кругом.

Проблема заключается в том, что обыватели часто не знают - что разумно, а что нет. Запутавшиеся и скорбящие, они могут и не спросить или не услышать, что говорит врач. Но врачи, которым велено “сделать все”, будут делать все, не рассуждая, разумно это, или нет.

Такие ситуации случаются сплошь и рядом. Дело усугубляется подчас совершенно нереалистичными ожиданиями о “могуществе” врачей. Многие думают, что искусственный массаж сердца - беспроигрышный способ реанимации, хотя большинство людей все равно умирают или же выживают глубокими инвалидами (если поражается мозг).

Если пациент серьезно болен, стар, у него смертельный диагноз, вероятности хорошего исхода реанимации почти не существует, при этом вероятность страданий - почти 100%. Нехватка знаний и нереалистичные ожидания приводят к плохим решениям о лечении.

Конечно же, не только родственники пациентов виноваты в сложившейся ситуации. Сами врачи делают бесполезное лечение возможным.

Проблема заключается в том, что даже врачи, которые ненавидят тщетное лечение, вынуждены удовлетворять желания пациентов и их родственников.

Вынужденное причинение страданий пациентам по желанию семей - одна из причин высокого процента алкоголизма и депрессии среди медработников по сравнению с другими профессиями

Для них он - таинственный незнакомец. В таких условиях крайне сложно наладить доверительные отношения. И если врач начинает обсуждать вопрос о реанимации, люди склонны заподозрить его в нежелании возиться со сложным случаем, экономии денег или своего времени, особенно если врач не советует продолжать реанимацию.

Не все врачи умеют разговаривать с пациентами на понятном языке. Кто-то очень категоричен, кто-то грешит снобизмом. Но все врачи сталкиваются с похожими проблемами.

Когда мне нужно было объяснять родственникам больного о различных вариантах лечения перед смертью, я как можно раньше рассказал им только о тех возможностях, которые были разумны в данных обстоятельствах.

Если родные предлагали нереалистичные варианты, я простым языком доносил до них все отрицательные последствия такого лечения. Если семья все же настаивала на лечении, которое я считал бессмысленным и вредным, я предлагал перевести их в ведение другого врача или другую больницу.

Еще по теме в продолжении статьи

Не удерживай того, кто уходит от тебя. Иначе не придет тот, кто идет к тебе.

Фото с сайта pmd74.ru

Скажу, как врач

Рассказ Татьяны Листовой, опубликованный в «Новых Известиях» под броской шапкой , действительно впечатляет. В нем реализуются все страхи, которые преследуют каждого, кто задумывается о возможности пребывания в реанимации: тут и просто злобные медсестры и врачи, ненавидящие свою работу; и медсестры-убийцы, вкалывающие не то лекарство; и лежащие голыми пациенты; и кричащие больные с разными болезнями… Ну, вот, разве, что на органы никого не потрошили, а так – Ужас! Ужас! Ужас!, как говорится в известном анекдоте.

Конечно, можно вспомнить, что именно в Боткинской больнице пациенты с инсультами лежат отдельно от других. Т.е., например, шизофреник в это отделение попасть в принципе может – у них тоже инсульты бывают, и больная с сосудистой деменцией на фоне дисциркуляторной энцефалопатии (та самая «кричащая старушка»), но вот парень после ДТП – вряд ли. И то, что парень в сознании, но молчит – возможно, что у него не чисто моторная, а сенсомоторная афазия, и слова врача о своей малоперспективности он все равно не понимает.

Да и транзиторная ишемическая атака, которая была у Татьяны – это не безобидное состояние, а то, что раньше называли «микроинсультом». Т.е. такое нарушение мозгового кровообращения, которое быстро восстановилось на фоне лечения (у этих самых врачей-убийц, кстати), но очень часто меняет психику – например, пациент замечает только плохое и бывает постоянно раздраженным…

Однако обсуждение текста показало, что люди реально видели подобное во многих реанимациях.

Пусть не везде в таком количестве, но многое – да, встречается, и вовсе «не кое-где у нас порой», а очень часто. Поэтому, неплохо бы разобраться – что же на самом деле творится за закрытыми дверями отделений реанимации.

Почему «все голые»

Итак, первое, что есть на самом деле, – в реанимации лежат люди голые и, в большинстве случаев, без разделения на мужчин и женщин. И это не только в России – так везде. Почему голые – думал сначала, и объяснять не надо. Оказалось, не всем понятно, объясняю: ряд пациентов имеет различные швы, стомы, раны, катетеры и дренажи и т.д., и одежда будет мешать проводить манипуляции с ними, а в каких-то случаях — и быть рассадником инфекции (на ней будут скапливаться выделения). Кроме того, если понадобится проводить срочные реанимационные мероприятия – одежда будет мешать, а снимать ее некогда. Поэтому – простыни, которые, конечно, не должны быть на полу.

А вот нахождение в палатах лиц обоего пола вместе связано уже с другим. Реанимация – отделение не плановое, а экстренное; поступления туда достаточно спонтанны, а количество коек ограничено.

И если мы в стандартном 12-коечном отделении разделим палаты пополам, то вполне может быть, что поступит 11 мужчин и 1 женщина. И как быть?

А в обычных (не ведомственных и не коммерческих учреждениях – да в той же Боткинской, к примеру) может быть и так: 12 мужчин и 8 женщин – отделения у нас почти официально работают с 80% перегрузом. А бывает, что и со 120%…

Конечно, в отделениях типа кардиореанимации, где основная масса больных нуждаются не столько в реанимационном лечении, сколько в наблюдении, если отделение сравнительно новое и имеет много палат, то мужчин и женщин стараются разместить раздельно. Но – увы! Такая возможность есть не везде и не всегда.

Раньше широко применялись ширмы, однако из-за того, что количество аппаратуры на одного больного возросло, а количество больных, поступающих в реанимацию, возросло также (например, в годы моей молодости пациентов с инсультом обычно в реанимацию не помещали, а теперь помещают на 6 часов практически всех), то ширмы поставить просто некуда – они будут мешать персоналу и перемещаться, и наблюдать за больными.

Почему медики «рявкают»

Второе – человеческий фактор. Да, персонал в отделениях реанимации не пушистые зайки. Это люди, которые работают в самой тяжелой области медицины – и с самыми тяжелыми (не только по характеру заболевания, но и физически) больными, и постоянно видят смерть (а это бесследно не проходит – человек нуждается в психологической защите), причем работают за небольшую зарплату.

Конечно, больница на больницу не приходится, но медсестра – ассистент стоматолога в коммерческом кабинете (в обязанности которой входит подай-принеси-вымой) получает больше медсестры реанимации.

При этом я не верю Татьяне Листовой, что персонал рассказывал ей (инсультной больной), как они свою работу ненавидят. Я больше 30 лет работаю реаниматологом, но таких встречал единицы. Вот устают очень – это да.

Вопрос о мобильных телефонах и прочих гаджетах встает всегда, но в большинстве отделений их держать не разрешают.

И не только потому, что можно сделать видео, хотя и это тоже – не каждый будет рад, когда сосед выложит в ютуб, как ему ставили клизму.

А еще и потому, что в процессе перемещения пациента все может потеряться (и ценности тоже, поэтому лучше не пытаться их в реанимацию пронести). А кроме того, и у самого пациента может быть временное расстройство психики, и он, к примеру, съест свой телефон. Так что, в первую очередь, это забота о пациентах.

Безусловно, среди медиков есть и хамы, и недобросовестные работники, и просто дураки – но они есть в любой специальности.

Однако, конечно, основная проблема реанимационных отделений – это штат и зарплата.

На Западе (в разных странах по разному, но тенденция именно такая) на каждого больного в отделении реанимации приходится одна-две собственно палатные сестры, плюс старшая сестра смены, плюс различные узкие специалисты со средним образованием (респираторный техник, массажист постурального дренажа и т.д.) плюс специалист по уходу (по нашему санитарка), плюс санитары-носильщики, плюс уборщик помещений..

А у нас даже по действующему приказу — 1 сестра на 3 больных (Приказ Министерства здравоохранения РФ от 15 ноября 2012 г. № 919н “Об утверждении Порядка оказания медицинской помощи взрослому населению по профилю «анестезиология и реаниматология”, уменьшающий нагрузку на сестру до двух пациентов так и не вступил в силу), а в реальности – нагрузка намного больше. Зарплата же, которая и так невысока, от нагрузки практически не зависит. Вот и срываются медсестры и врачи. Это плохо. Но, к сожалению, это спровоцировано нашей системой здравоохранения.

Как же быть пациенту и его родственникам?

Сейчас существует распоряжение Минздрава о допуске родственников в реанимацию. В Москве, под руководством Главного анестезиолога-реаниматолога города Д.Н. Проценко, отделения реанимации становятся все более «пациентоориентированными», хотя, конечно, в разных больницах этот процесс идет по-разному.

И, безусловно, родственникам следует постараться наладить контакт и с медсестрами, и с врачами, и с заведующим отделением.

Главное, чтобы персонал понял, что пациент нужен своим близким — хоть ему 100 лет исполнилось.

Необходимо, конечно, ставить вопросы перед органами власти об увеличении ассигнований на здравоохранение, уменьшении нагрузки на персонал и повышении зарплаты медикам – тогда и спрос будет выше.

Добавлю, как священник

Иеромонах Феодорит Сеньчуков, врач-реаниматолог. Фото с сайта pmd74.ru

Ну, а главное, о чем не следует забывать – это о помощи Божией. И сами пациенты, и их родственники должны с молитвой обращать к Господу, не забывать о спасительных Таинствах – тогда и неизбежные тяготы пребывания в реанимации будут переноситься гораздо легче.

Экология жизни. Здоровье: Доктор медицины из Южной Калифорнии Кен Мюррей рассказал, почему многие врачи носят кулоны с надписью «Не откачивать», и почему они предпочитают умирать от рака дома.

Доктор медицины из Южной Калифорнии Кен Мюррей рассказал, почему многие врачи носят кулоны с надписью «Не откачивать», и почему они предпочитают умирать от рака дома

Уходим тихо

Эту тему редко обсуждают, но врачи тоже умирают. И они умирают не так, как другие люди. Поразительно, насколько редко врачи обращаются за медицинской помощью, когда дело близится к концу. Врачи борются со смертью, когда дело идет об их пациентах, но очень спокойно относятся к собственной смерти. Они точно знают, что произойдет. Они знают, какие варианты у них есть. Они могут себе позволить любой вид лечения. Но они уходят тихо.

Естественно, врачи не хотят умирать. Они хотят жить. Но они достаточно знают о современной медицине, чтобы понимать границы возможностей. Они также достаточно знают о смерти, чтобы понимать, чего больше всего боятся люди - смерти в мучениях и в одиночестве. Врачи говорят об этом со своими семьями. Врачи хотят быть уверены, что когда придет их час, никто не будет героически спасать их от смерти, ломая ребра в попытке оживить непрямым массажем сердца (а это именно то, что происходит, когда массаж делают правильно).

Практически все медработники хотя бы раз были свидетелями «тщетного лечения», когда не было никакой вероятности, что смертельно больному пациенту станет лучше от самых последних достижений медицины. Но пациенту вспарывают живот, навтыкивают в него трубок, подключают к аппаратам и отравляют лекарствами. Именно это происходит в реанимации и стоит десятки тысяч долларов в сутки. За эти деньги люди покупают страдания, которые мы не причиним даже террористам.

Врачи не хотят умирать. Они хотят жить. Но они достаточно знают о современной медицине, чтобы понимать границы возможностей.

Я сбился со счета, сколько раз мои коллеги говорили мне примерно следующее: "Пообещай мне, что если ты увидишь меня в таком состоянии, ты не будешь ничего делать ". Они говорят это на полном серьезе. Некоторые медики носят кулоны с надписью “Не откачивать”, чтобы врачи не делали им непрямой массаж сердца. Я даже видел одного человека, который сделал себе такую татуировку.

Лечить людей, причиняя им страдания, мучительно. Врачей обучают не показывать свои чувства, но между собой они обсуждают то, что переживают. “Как люди могут так истязать своих родных?”, - вопрос, который преследует многих врачей. Я подозреваю, что вынужденное причинение страданий пациентам по желанию семей - одна из причин высокого процента алкоголизма и депрессии среди медработников по сравнению с другими профессиями. Для меня лично это была одна из причин, по которой последние десять лет я не практикую в стационаре.

Доктор, сделайте все

Пациенту вспарывают живот, навтыкивают в него трубок и отравляют лекарствами. Именно это происходит в реанимации и стоит десятки тысяч долларов в сутки. За эти деньги люди покупают страдания

Когда врачи спрашивают “Хотите ли вы, чтобы мы “сделали все”?”, - родные говорят “да”. И начинается ад. Иногда семья на самом деле хочет “сделать все”, но чаще всего родные просто хотят, чтобы было сделано все в разумных пределах. Проблема заключается в том, что обыватели часто не знают - что разумно, а что нет. Запутавшиеся и скорбящие, они могут и не спросить или не услышать, что говорит врач. Но врачи, которым велено “сделать все”, будут делать все, не рассуждая, разумно это, или нет.

Я принял сотни пациентов, которых привозили ко мне в больницу после реанимации искусственным массажем сердца. Лишь один из них, здоровый мужчина со здоровым сердцем, вышел из больницы на своих двоих. Если пациент серьезно болен, стар, у него смертельный диагноз, вероятности хорошего исхода реанимации почти не существует, при этом вероятность страданий - почти 100%. Нехватка знаний и нереалистичные ожидания приводят к плохим решениям о лечении.

Конечно же, не только родственники пациентов виноваты в сложившейся ситуации. Сами врачи делают бесполезное лечение возможным. Проблема заключается в том, что даже врачи, которые ненавидят тщетное лечение, вынуждены удовлетворять желания пациентов и их родственников.

Представьте: родственники привезли пожилого человека с неблагоприятным прогнозом в больницу, рыдают и бьются в истерике. Они впервые видят врача, который будет лечить их близкого. Для них он - таинственный незнакомец. В таких условиях крайне сложно наладить доверительные отношения. И если врач начинает обсуждать вопрос о реанимации, люди склонны заподозрить его в нежелании возиться со сложным случаем, экономии денег или своего времени, особенно если врач не советует продолжать реанимацию.

Не все врачи умеют разговаривать с пациентами на понятном языке. Кто-то очень категоричен, кто-то грешит снобизмом. Но все врачи сталкиваются с похожими проблемами. Когда мне нужно было объяснять родственникам больного о различных вариантах лечения перед смертью, я как можно раньше рассказал им только о тех возможностях, которые были разумны в данных обстоятельствах.

Врачи отказываются не от лечения, а от перелечивания

Нужно ли мне было быть более настойчивым, убеждая родственников не лечить смертельно больных пациентов? Некоторые из случаев, когда я отказался лечить пациента и передал их другим врачам, до сих пор преследуют меня.

Одна из моих любимых пациенток была юристом из знаменитого политического клана. У нее была тяжелая форма диабета и ужасное кровообращение. На ноге - болезненная рана. Я пытался сделать все, чтобы избежать госпитализации и операции, понимая, насколько опасны больницы и хирургическое вмешательство для нее.

Она все же пошла к другому врачу, которого я не знал. Тот врач почти не знал историю болезни этой женщины, поэтому он решил прооперировать ее - шунтировать тробмозные сосуды на обеих ногах. Операция не помогла восстановить кровоток, а послеоперационные раны не заживали. На ступнях пошла гангрена, и женщине ампутировали обе ноги. Две неделе спустя она умерла в знаменитой больнице, где ее полечили.

И врачи, и пациенты часто становятся жертвами системы, которая поощряет чрезмерное лечение. Врачи в некоторых случаях получают плату за каждую процедуру, которую они делают, поэтому они делают все, что можно, невзирая на то, поможет процедура, или навредит, - просто с целью заработать. Намного чаще все же врачи боятся, что семья пациента подаст в суд, поэтому делают все, что просит семья, не выражая своего мнения родным пациента, чтобы не было проблем.

И врачи, и пациенты часто становятся жертвами системы, поощряющей чрезмерное лечение. Врачи порой получают плату за каждую процедуру, которую они делают, поэтому они делают все, что можно, невзирая на то, поможет процедура, или навредит

Система может сожрать пациента, даже если он заранее подготовился и подписал нужные бумаги, где высказал свои предпочтения о лечении перед смертью. Один из моих пациентов, Джек, болел в течение многих лет и пережил 15 серьезных операций. Ему было 78. После всех перипетий Джек совершенно однозначно заявил мне, что никогда, ни при каких обстоятельствах не хочет оказаться на ИВЛ.

И вот однажды у Джека случился инсульт. Его доставили в больницу без сознания. Жены не было рядом. Врачи сделали все возможное, чтобы его откачать, и перевели в реанимацию, где подключили к ИВЛ. Джек боялся этого больше всего в жизни! Когда я добрался до больницы, то обсудил пожелания Джека с персоналом и его женой. На основании документов, составленных с участием Джека и им подписанных, я смог отключить его от аппаратуры, поддерживающей жизнь. Потом я просто сел и сидел с ним. Через два часа он умер.

Несмотря на то, что Джек составил все нужные документы, он все равно умер не так, как хотел. Система вмешалась. Более того, как я узнал позже, одна из медсестер накляузничала на меня за то, что я отключил Джека от аппаратов, а значит - совершил убийство. Но так как Джек заранее прописал все свои пожелания, мне ничего не было.

Люди, за которыми ухаживает хоспис, живут дольше, чем люди с такими же болезнями, которых лечат в больнице

И все же угроза полицейского расследования вселяет ужас в любого врача. Мне было бы легче оставить Джека в больнице на аппаратуре, что явно противоречило его желанию. Я бы даже заработал побольше деньжат, а страховая компания получила бы счет на дополнительные $500,000. Неудивительно, что врачи склонны перелечивать.

Но себя врачи все же не перелечивают. Они ежедневно видят последствия перелечивания. Почти каждый человек может найти способ мирно умереть дома. У нас есть множество возможностей облегчить боль. Хосписный уход помогает смертельно больным людям провести последние дни жизни комфортно и достойно, вместо того, чтобы страдать от напрасного лечения.

Поразительно, что люди, за которыми ухаживает хоспис, живут дольше, чем люди с такими же болезнями, которых лечат в больнице. Я был приятно удивлен, когда услышал по радио, что известный журналист Том Викер “умер мирно дома в окружении семьи”. Такие случаи, слава Богу, встречаются все чаще.

Несколько лет назад у моего старшего двоюродного брата Торча (torch - фонарь, горелка; Торч родился дома при свете горелки) случилась судорога. Как выяснилось, у него был рак легких с метастазами в мозг. Я поговорил с разными врачами, и мы узнали, что при агрессивном лечении, что означало три-пять визитов в больницу для химиотерапии, он проживет около четырех месяцев. Торч решил не лечиться, переехал жить ко мне и только принимал таблетки от отека мозга.

Следующие восемь месяцев мы жили в свое удовольствие, прямо как в детстве. Впервые в жизни съездили в Диснейленд. Сидели дома, смотрели спортивные передачи и ели то, что я готовил. Торч даже поправился на домашних харчах. Его не мучили боли, а расположение духа было боевым. Однажды он не проснулся. Три дня он спал в коме, а потом умер.

Торч не был врачом, но он знал, что хотел жить, а не существовать. Не все ли мы хотим этого же? Что касается меня лично, то мой врач оповещен о моих пожеланиях. Я тихо уйду в ночь. Как мой наставник Чарли. Как мой двоюродный брат Торч. Как мои коллеги врачи. опубликовано

Присоединяйтесь к нам в